Медицина последнего шанса
«Посмотрите друг на друга: каждый третий из присутствующих умрёт от рака». Это не мои слова. Это краткая преамбула, которую сделал врач-онколог, выступая перед своими коллегами. Проблема действительно глобальная. Я не однажды писал, что онкология — один из наиболее мощных фильтров. Барьеров между человеком и его долголетием. Об этом не думается в двадцать-тридцать, когда люди за пятидесятилетней чертой — в твоих глазах уже старики. Позже приходит понимание: а ведь есть, чёрт возьми, жизнь после пятидесяти! Осознанная, когда, кажется, основные ошибки сделаны, и уж теперь-то...
А нет. Поди пройди-ка все фильтры и барьеры. Ещё страшнее, когда тебе тридцать — и находят эту самую онкологию. Хорошо, если в стадии предрака или единички, когда все — скорее всего — поправимо. Но так бывает не всегда. Особенно у нас в стране, где уровень осведомленности общества крайне низок, а статистика по ранней диагностике ужасающая. Я не кошмарю вас, я специально сделал такое вступление, чтобы вам проще было понять проблемы пациентов, с которыми приходится сталкиваться онкологам. В том числе — далеко не в последнюю очередь — проблемы психологические.
Когда говорят о паллиативном лечении, очень часто можно расслышать некоторое пренебрежение в тоне говорящего: а, мол, это всё несерьёзно. Это же не радикальное решение проблемы, а так — грим на язвы, как сказал бы пратчеттовский капитан ночной стражи Сэмюэль Ваймс. Не скрою: когда я ехал в Москву, чтобы посмотреть одну частную клинику, где специализируются на паллиативе, нечто подобное мелькнуло даже у меня. Но впрочем, всё по порядку.
Итак, частная клиника. С виду обычное строение, коих в Москве... ну не знаю. Сотни? Больше? Стекло и бетон на Автозаводской улице. Международная клиника Медика24 — круглосуточно, семь дней в неделю — довольно нейтрально, не правда ли?
По клинике провел, показал-рассказал заведующий отделением онкологии, к.м.н. Петр Сергеевич Сергеев.
Впечатление складывается на эмоциональном уровне, из мелочей. Вместо окна регистратуры — стойка ресепшен, похожая, скорее, на гостиничную.
Нет больничного запаха. Не знаю, для кого как, а для меня это важно. Вместо бахил — вот такая плёнка — нет-нет, нога не моя, я так, рядом стоял, фотографировал. Есть и обычные бахилы, если кому удобнее.
Еще одна маленькая фишка — большинство кабинетов и палат имеют свои названия: Млечный путь, Рыбы... Видел когда-то такое в одном из шале на высокогорном швейцарском курорте. Согласитесь, все это отвлекает от основной темы, внося в антураж некий элемент игры.
Вестибюль: пока ничего, что напоминало бы больницу.
Кормят пациентов не безвкусной «больничной» едой. Что-то привозное, что-то готовят прямо тут. Столовая для сотрудников — о, для меня, как для врача, это отдельная песня и предмет белой зависти.
Скромные, но достаточно хорошо оснащенные палаты. Есть менее скромные, по типу suite.
Операционные — без них никак.
На тему подхода к лечению наш провожатый привел характерный пример. В клинике амбулаторный пациент не пересекается с пациентами стационара: людьми после операций, химиотерапии. Кто-то, вероятно, фыркнет, мол, «лакируют действительность», скрывают правду жизни. Хотя какой смысл человека с кучей собственных проблем, возможно, едва ступившего на порог учреждения, травмировать ещё чем-то?
Что до полноты информации... Я бы дал международной клинике Медика24 неофициальное название, не для рекламного буклета: «Клиника последнего шанса». Почему?
Всё просто: основная масса пациентов здесь — люди с Т3-Т4 по принятым в онкологии терминам. То есть рак в такой стадии, что говорить об излечении не приходится. Именно таких безнадёжных (по-научному — «инкурабельных») тут большинство. Спрашивается — что они тут делают? А вот дальше как раз стоит сказать о ценности информации для пациента.
Долгое время у нас в стране — да и не только у нас, кстати — существовал подход, когда психику пациента, вроде бы, старались беречь. Если всё совсем плохо, не раскрывать ему всех подробностей его состояния. Родственникам — да, тем могли сказать: дескать, жить человеку осталось считанные дни-недели-месяцы. Поскольку отношение к пациенту было... ну, наверное, как к больному ребёнку. Ещё расстроится, натворит глупостей, суициднёт неровен час, а нас за это знаете как ругают!
Представьте себя — не дай бог — на месте такого пациента. Вы лечитесь, на что-то рассчитываете и надеетесь. И вдруг бац! — и выясняется, что всё плохо, и жить-то вам осталось всего ничего. Вполне закономерно возникает вопрос к врачу, который пожалел тебя и не выложил сразу все карты на стол: а какое право вы имели распоряжаться моим оставшимся временем?
Правило этой клиники — и она в этом не одинока — пациент имеет право обладать всем объемом информации. Зная, сколько тебе осталось, на самом деле можно успеть немало: привести дела в порядок, уладить отношения с родными, да просто чем-то побаловать себя напоследок, будем откровенны. Как лечить, какими методами и лекарствами, что от них можно хорошего или плохого ожидать — здесь всё это открыто обсуждается с пациентом.
Вот, к примеру, экран для наглядности, чтобы показать пациенту снимки и расшифровать.
Или даже такой вот муляж, чтобы не объяснять на пальцах.
Доктор показывает, рассказывает и прямо сообщает, какой срок есть ориентировочно в распоряжении человека. И предлагает пациенту, как взрослый взрослому, вместе подумать, как прожить этот новый жизненный этап максимально полно. И как отодвинуть финал. В ситуации, когда осталось несколько месяцев, получить еще один — немало, согласитесь.
Специалисты здесь работают с осложнениями даже на терминальной стадии — благо, профессиональный коллектив обеспечен всеми нужными инструментами. Есть МРТ на 1,5 Тесла и 64-срезовый КТ, новый рентген, мобильный рентген для операционной, современное эндоскопическое оборудование.
Техническая база достаточна, чтобы тут проводили операции всемирно известные хирурги, онкологи.
Мониторинг новинок нашей и зарубежной практики идёт тут постоянно, обучение новым методам — тоже. В целом, уровень международной клиники Медика24 в своем классе вполне соответствует уровню зарубежных клиник.
Возвращаясь к вопросу о том, что делают «тяжелые» пациенты в этой клинике. Частной. Где за лечение приходится платить, и немало. У кого-то мелькнёт невысказанный вопрос: а смысл дёргаться, если той жизни-то осталось всего ничего? Вспомните анекдот про одессита, Альберта Эйнштейна, три волоса на голове и в супе — и вы поймёте. Ведь вопрос в качестве этой самой оставшейся жизни.
Фактически, человеку не просто пытаются продлить отмеренный срок. Ему помогают прожить его без мучений и боли, чтобы потом просто уйти в свет, а не ждать этого момента, кляня всех и вся. Да, за его же деньги. Просто при этом стоит помнить два момента. Первый: рано или поздно человек понимает, что одна из главных статей инвестиций в его сознательной жизни, кроме вложений в детей, карьеру, бизнес или недвижимость — это инвестиции в своё здоровье. Мы только-только начали это самое качество жизни ценить.
Второй, немного циничный, но достаточно правдивый: государственная страховая медицина не заточена на то, чтобы сделать человеку хорошо. Терпимо — да. Сносно — конечно. Но в пределах отведённых квот и стандартов. И врачу, работающему в этой системе, уж поверьте, надо порою сильно постараться, чтобы, исходя из выделенных средств, делать все не просто как положено, а отлично. Доктора стараются, во всяком случае, в подавляющей массе своей. Но и они бывают связаны по рукам и ногам теми рамками, финансовыми и протокольными, за которые не выйти. В частной медицине эти рамки всё же шире.
Простой пример: эта клиника работает с фармкомпаниями, проводящими клинические испытания новых препаратов. Не спешите ужасаться: мы говорим о последнем шансе. Конечно же, без согласия самого человека никто ему не то чтобы не назначит — даже не предложит такого препарата, не обрисовав всех возможных рисков.
Здесь говорят: «Мы не считаем деньги пациента», полагая, что долг врача — сообщить заболевшему обо всех методах лечения. Например, рассказать, что можно сделать исследование ДНК. Заранее выяснить, какой вариант химиотерапии сработает именно против его опухоли. Не решать за пациента, дорого это для него или нет, не рассчитывать на статистику, согласно которой тест нужен не всегда, а дать человеку возможность выбирать самому.
Один из примеров такого выбора. Девушка, лет тридцати, красавица, рак в поздней стадии, повлёк за собой ещё и поражение сосудов нижних конечностей — в общем, жить ей осталось считанные месяцы. Медицинские стандарты предписывают ампутировать поражённую ногу, прогноз всё равно останется едва ли более полугода. А можно сделать не по стандартам, затратить больше ресурсов на ряд паллиативных процедур — и тогда прогноз будет такой же, но отнимать ногу не придётся. Вопрос: какой путь выбрать?
Вот, пожалуй, основные впечатления от увиденного и услышанного. В нашей стране медленно, но верно расширяется кругозор профессионального сообщества. И теперь тяжёлым пациентам могут качественно помогать не где-то далеко, за рубежом, а на Родине.
Я готов рассказать вам больше — о врачах и пациентах, об историях, каждой из которых хватило бы на отдельный роман или фильм, о заблуждениях и прозрениях, о ряде тонкостей онкологического лечения и диагностики, о том, почему в кабинете Главного висит вот эта картина, об ещё одной, что висит там же. Но это уж на ваше усмотрение.